Власть московских государей

Уяснить тип власти в Московском государстве представляется весьма трудным, так как узаконений, дающих точные определения верховной власти, в это время не было, а все держалось на обычае живом, подвижном и не легко уловимом. В Московском государстве мы еще встречаемся с некоторыми отголосками старого порядка вещей, с некоторым участием народа в государственных делах, которое выразилось ЕЪ форме земских соборов. Рядом с этим остатком старины власть московских государей постоянно усиливается и достигает необычайного развития. Это и затрудняет точное формулирование характера власти московских государей: с одной стороны участие народного представительства, с другой — крайнее развитие единоличной власти. Это последнее начало получило, однако, перевес; в XVIII веке имеем уже дело единственно с абсолютною властью императоров. В царствование Петра Великого понятие неограниченной самодержавной власти переходит в закон и получает точное определение.

Приступая к подробностям, надо указать на те влияния, при которых шло усиление царской власти московских государей. На этот вопрос давно обратили внимание наши историки и, кажется нам, правильно на него ответили. Это явление многопричинное. Рост царской власти обусловливается: 1) учением духовенства о божественном происхождениивласти; 2) проповедью духовенства о повиновении и покорении властям. Эго две самых древних причины. Действие их началось с принятия христианства. С возникновением Московского удела к этим причинам присоединяется 1-я, перенос метрополия в Москву, сделавший этот город религиозным центром России. Пребывание митрополита в Москве выгодно отличило московского князя от всех других; а естественная с этого времени близость его с митрополитом и масса общих интересов должны были способствовать усилению его власти. В своих собственных интересах митрополит должен был поддерживать вел. князя московского. В 4-х, имеет значение и причина, отмеченная Карамзиным в известном выражении: «Москва обязана своим величием ханам». В 5-х, политика таких московских государей, как Дмитрий Донской, Иван Васильевич. его сын и внук, царь Иван. Благодаря их гению и дальнозоркости, возникает идея неделимости великого княжения, княжеская казна наполняется деньгами, границы Московского государства расширяются и получается возможность установить обязательную службу помещикок и вотчинников. В 6-х, надо признать и мысль Соловьева: для возвышения московских князей над другими «нужна была помощь преданий империи: эти-то предания и были принесены в Москву Софиею Палеолог». Но мысль эта мало у него разработана и, может быть, не совершенно точно выражена: Иван Васильевич и до брака на греческой царевне пользовался не меньшею властью, чем после брака; приезд греческой царевны не мог усилить его власти. В 7-х, прекращение династии Рюриковичей и всенародное избрание новой положило конец уделам и навсегда закрепило мысль об едином государстве и едином государе. Благодаря этому, власть царей новой династии поднимается на высоту недостижимую для царей династии Рюриковичей.

Власть московских государей является результатом вековой работы нашей истории.

В княжескую эпоху власть князя рассматривалась как власть светская, но уже и тогда духовенство высказывало мысль, что княжеская власть происходит от Бога. В Московском государстве это воззрение делается господствующим и государи не только наследственные, но даже и избранные соборами производят свою власть от Бога, называя себя богоизбранными государями. Точка зрения духовенства такая: как единый Бог есть творец всего, так точно должен быть и один государь; единому Богу на небе соответствует единый царь на земле. Царь рассматривается как покровитель православной веры. В этом смысле и поучает духовенство. Так высказался московский митрополит Филипп по поводу желания новгородцев «задаться» за короля польского и великого князя литовского Казимира. В конце XV в. в Новгороде возникла партия, во главе которой стояла Марфа Борецкая, вдова посадника, женщина крайне честолюбивая; будучи недовольна московскими порядками, она хотела провести в новгородские князья польского короля. Этой партии удалось получить перевес на вече и она отправила посольство к польскому королю с приглашением сделаться новгородским князем и прислать своего наместника. По поводу этого посольства к королю, исповедующему римско-католическую веру, митрополит Филипп написал послание к новгородцам. Он увещевает их не переходить к латинскому государю, потому что святыми отцами заповедано с латинянами ничего общего не иметь». И православная церковь константинопольская, — продолжает он, — пока оставалась верною православию, стояла непоколебимою и сияла, как солнце, а как соединилась с латинянами, так и впала в руки поганых; не в турецких ли руках она находится и ныне? вы знаете из примеров. бывших прежде, что всякое отступление от веры ведет к разрушению государства, к этому ведет и непокорность богоподручному государю (т.е. православному). Бога бойтесь, царя чтите, Божий бо слуга есть». Итак, необходимо признавать московского государя, так как это государь православный; отпадение от него разрушит и церковь и государство. Некоторые духовные писатели идут еще дальше в этом отношении: они рассматривают русских государей, как наследников православных константинопольских императоров; как православная церковь едина, так точно и русский государь, по их мнению, должен быть над всеми государями государь. Такого рода мысль высказывается, напр., в послании старца псковского Елеазарова монастыря. «Рим и Константинополь пали, — говорит он, — первый от ереси, а второй от меча поганых. В замен павших царств служит русская церковь, русское царство. В русском царстве совокупились и сложились все прежние государства. Русский царь есть браздодержатель всех престолов. Подобно тому, как московская Успенская церковь есть одна во всей вселенной, так точно должен быть и один государь во всей вселенной». Московский государь представляется преемником величия и славы римских императоров. Ему должен принадлежать «титул Августа и скипетр Константина». «Удельные князья должны быть в полном у него подчинении; их власть должна быть настолько ниже его власти, насколько власть всемирная выше власти какого-нибудь мелкого удельного князя». В виду таких воззрений, нельзя удивляться, что в некоторых древних памятниках русские государи прямо производятся от римских кесарей.

Мысль о том, что род Рюрика происходит от Августа, встречается в Степенной книге*(28). Там находим такую родословную Рюрика: «самодержавное царское скипетроправление, иже начася от Рюрика, иже бе от племени Пруссова, по его же имени русская земля именуется; Пруссь же брат бысть единоначальствующего на земле римского Кесаря Августа».

Согласно с указанным воззрением духовенства на значение государя, у нас выработался в XVI в. такой титул московского царя: «благородный, христолюбивый, вседержавный, превысочайший, всесветлейший, Богом избранный государь, самодержец вечный, истинный наставник христианской веры, браздодержатель святых божьих церквей, престолов всех епископов и, наконец, мудрый кормчий великого корабля всего мира». Любопытно, что государь рассматривается даже как истинный наставник веры, а не только как покровитель церкви.

Но отсюда нельзя делать заключения, что русское духовенство, проводя такой взгляде на значение государя, считало его власть совершенно произвольною; думало, что государь не имеет никаких обязанностей. Ставя государя на такую высоту, оно считало его обязанным действовать в духе православной церкви. В сочинениях духовенства того времени часто говорится об обязанности государя действовать в духе христианского учения. В этом отношении весьма характерно послание Кирилла, основателя Кириллобелозерского монастыря. Обращаясь к Василью Дмитриевичу, он говорит: «Сподобился если великие власти, но зато на тебе большой труд лежит и ответственность»; само собой разумеется, что под ответственностью разумеется здесь ответственность перед Богом, а не перед людьми. Такие же мысли находим и в поучении архиепископа ростовского Вассиана, духовника великого князя Ивана Васильевича. Вассиан обратился к великому князю по поводу вторжения Ахмата. Ахмат быстро подвигался к Москве. и Иван Васильевич хотел его встретить с оружием, но в конце концов склонился к мнению тех, которые советовали ему удалиться в безопасное место, отправив войско против Ахмата. Имея в виду это намерение Ивана Васильевича, Вассиан пишет ко нему послание, в котором говорит: «He слушай злых советов; что тебе советуют? что внушили тебе твои приближенные? повергнуть щиты свои и этим окаянным предать христианство и отечество, a после, как бегунцу, скитаться в чужих землях! Помысли, государь, из какой славы до какого бесчестия хотят довести твое царство, сколько народу погибнет, сколько церквей божиих останутся разоренными и оскверненными. Убойся, от твоих рук Бог взыщет кровь людей русских! И куда хочешь бежать, где воцаришься и кому оставишь свое царство? Оставь свое намерение, возмогай о Господи, Бог силен и не в конской силе». Старец псковского монастыря Филофей пишет к Василию: «Подобает царствующему государю держать свое царство с великим опасением. Бойся Бога, не уповай на злато, богатство и славу: все, что здесь собирается, на земле и остается. Богатство не в сокровищах заключается, а в помощи требующим и нуждающимся».

Духовенство сознает за собою обязанность делать поучения царям, и государи выслушивают такие поучения. Сознавал эту обязанность духовенства и Иван Грозный; он просил Стоглавый собор «воспретить ему без всякого страха», если он будет «супротивен божественным правилам: да жива будет душа его». Во время казанского похода в царском войске возникли беспорядки: войско предалось грабежу, пьянству и всякого рода излишествам. Распущенность эта коснулась и приближенных к государю лиц и самого царя, который, как известно, не отличался сдержанностью. Слух об этом дошел до митрополита Макария, и он обратился к государю с обличительным посланием, в котором указывал на гибель Содома и Гоморры и советовал ему соблюдать четыре евангельских заповеди: храбрость, мудрость, правду и целомудрие. Это послание было принято Иваном с благодарностью, и он счел нужным выразить это Макарию в таких словах: «Писал еси, господине, к нам, научая нас престать от греха и утверждая по благочестию побороти, и мы, господине, на твою грамоту челом бьем на просвещенных твоих словесах».

Некоторые отечественные писатели усматривают гармоническое соединение церкви и государства в России; они полагают, что мы избегли тех враждебных столкновений, какие были в Западной Европе, между светской и духовной властями. С таким взглядом согласиться трудно: и у нас дело не обошлось без серьезных столкновений. Признание за православной церковью свойства государственной церкви, а за представителями ее качеств публичной власти — не могло не возбудить вопроса о том, какое же существует отношение между этими двумя властями: светской и духовной. При невозможности двоевластия вопрос этот должен быть решиться в пользу подчинения духовной власти светской или наоборот. Оба решения невыгодны и для церкви, и для государства. При подчинении государства церкви, церковь берет на себя несвойственное ей заведование делами мира сего; при подчинении церкви государству, государство принимает на себя столь же несвойственное ему заведование делами веры. Но прежде чем наша история пришла к окончательному решению этого вопроса, она пережила ряд столкновений двух властей.

Сами князья ставили иногда духовное звание выше светского, иноческий чин выше княжеского. Митрополиты же несколько в этом ее сомневались. Вот почему многие князья постригаются перед смертью в монашество. Великий князь Василий Иванович, чувствуя приближение смерти, пожелал принять иноческий чин; брат его, князь Андрей Иванович, и дворецкий Василия не хотели допустить к нему митрополита для совершения обряда пострижения. Митрополит Даниил настаивал на исполнении воли умирающего, угрожал Андрею лишением благословения в сей жизни и в будущей и произнес следующие знаменательные слова: «А того тебе у меня не отняти, зане же сосуд серебрян добро, а позлащен — того лучше» Принятие иноческого чина это и было позлащение.

В торжественных случаях даже в XVII в. существовали обряды, в которых царю отводилась служебная роль по отношению к патриарху. В вербную субботу царь ведет под уздцы осла, на котором сидит патриарх; на панихидных обедах царь подает собственноручно патриарху яства и питье.

Духовенство, в силу принадлежащей ему власти «вязать и разрешать», является судьей князей. Были случаи отлучения князей от церкви после их смерти. Так, Игнатий, епископ ростовский, осудил князя Глеба Васильковича и приказал изринуть тело его из церкви (1280). Хотя митрополит и не одобрил этого распоряжения, но этим существо дела нисколько не изменилось, так как митрополит сам признал за епископом право исправлять князя при жизни.

Хотя царь, как видно из вышеприведенного титула, и называется наставником православия, но та же роль к, конечно, еще в большей мере принадлежит духовенству. Могли быть столкновения между светским учителем веры и духовенством. Они, действительно, встречались и кончались не всегда в пользу князя. Такое столкновение было у Ивана III с митрополитом Геронтием. При освящении Успенского собора в Москве митрополит обходил церковь против солнца, а великий князь утверждал, что нужно ходить посолонь. Митрополит разгневался и уехал из Москвы в Симонов монастырь. Царь должен был покаяться в своей ошибке и бить челом митрополиту о возвращении.

Другое столкновение, но в гораздо сильнейшей степени, было между Иваном Грозным и митрополитом Филиппом. Филипп происходил из рода Колычевых; он обратил на себя внимание всей России святостью жизни. Будучи приглашен из Соловецкого монастыря в Москву для занятия митрополичьего престола, он поставил условием уничтожение опричнины. Убеждаемый духовенством, он решился, однако, принять кафедру при существовании опричнины, но пользовался всяким случаем для публичных поучений царя, с целью воздержать его от совершаемых им жестокостей и несправедливостей. Царь, выведенный из терпения, назначил суд над митрополитом; суд лишил его сана и приговорил к заключению в. монастырь, где он, говоря, и был задушен Малютой Скуратовым. Столкновение, таким образом, окончилось в пользу царя, но это было частное решение отдельного случая, а не принципиальное; отношения светской и духовной власти продолжали оставаться невыясненными. Последовавшие события скорее усилили трудности положения, чем сгладили их. Отец Михаила Федоровича был сдеян патриархом и стал писаться наравне с сыном великим государем. Челобитье князя Петра Репнина дало повод Михаилу Федоровичу высказаться об отношении государяцаря к государю-патриарху: «каков он — государь, таков и отец его, их государское величество нераздельно». Это формально признанное царским указом двоевластие. Прецедент чрезычайно опасный и не оставшийся без печальных последствий: патриарх Никон также писался великим государем. Будучи еще новгородским митрополитом, он настоял на перенесении мощей митрополита Филиппа в Москву. Царь должен был по этому случаю принести торжественное покаяние в грехах прадеда своего, царя Ивана. Призванный в 1652 г. на патриарший престол, Никон долго отказывался. Царь пал перед ним на землю. Примеру его последовали и окружающие. Стоя на коленях и обливаясь слезами, Алексей Михайлович молил Никона принять избрание. Новгородский митрополит, наконец, уступил всеобщему молению. Но принимая патриарший престол, он предложил свои условия. Обращаясь к предстоящим, он спросил: будут ли они почитать его, как архипастыря и отца, и дадут ли ему устроить церковь?» Все клялись, что будут и дадут. При такой унизительной для светской власти обстановке вступил Никон на патриарший престол. Взгляд его на власть патриарха с полною ясностью высказался, когда между ним и царем возникли недоразумения. Никон был последователен. В объяснении на обвинительные пункты он писал: «He от царей начальство священства приемлется, но от священства на царство помазуются. Явлено много раз, что священство выше царства…» Предстоящий суд на соборе с участием вселенских патриархов не очень устрашал Никона. «Дайте мне только дождаться собора, говорил он, я великого государя оточту от христианства; уже у меня и грамота заготовлена». Суд осудил патриарха, но не разрешил вопроса об отношении двух властей. Этот вопрос был разрешен Петром уничтожением патриаршества и подчинением церкви государству.

Спрашивается, каким образом духовенство смотрело на государя в том случае, когда он вел себя в противность предписаниям православной церкви? Считало оно возможным в этом случае сопротивление светской власти? По отношению к этому вопросу преобладающее мнение духовенства состояло вт, том, что государю нужно оказывать безусловное повиновение, если бы даже он вел себя несогласно с требованиями христианского учения. На вопрос о том, всякий ли царь, даже и нечестивый, поставлен от Бога, встречаем такой ответ: «Недостойный царь поставляется за недостоинство людей, по злобе их, по Божию попущению и хотению. Если видишь недостойного царя, не дивися, поучайся и веруй, что по беззаконию нашему нашим мучителям предаемся». Иное воззрение высказал Иосиф Волоколамский; он находил возможным сопротивление недостойному царю и приводил в доказательство пример трех вавилонских отроков, которые не только не покорились велениям царя, но даже «врага беззаконника нарекоша его».

Как сами государи смотрели на свою власть? Узаконений, которые давали бы определение власти, не было; мы встречаемся только со случайно высказанными взглядами государей на их власть. Такие заявления имеем от Ивана III и внука его, Ивана Грозного. Иван III высказался в известных переговорах с Новгородом. После покорения Новгорода новгородцы нашли нужным спросить: «как государь желает в Новгороде государствовати?» Иоанн отвечал: «вечу не быть, посадникам не быть; волостям быти, селам быти». «Вечу не быть, посадникам не быть», это означает отмену старого вечевого порядка и выборных представителей власти. Под выражением «волостям быти, селам быти» разумеется то, что государь требовал, чтобы в его частную собственность были выделены волости и села, которые он мог бы раздавать своим служилым людям на условии службы. В Новгороде соглашаются на это, но просят, чтобы условия, предложенные великим князем и принятые новгородцами, были скреплены крестным целованием. Иван III отказывается от крестного целования: государь не обязывается перед подданными крестным целованием*(29).

Воззрения на власть, которые были высказаны Иваном IV, находим в его переписке с Курбским. Эта переписка происходила после того, как царь удалил от себя своих прежних советников, Сильвестра и Адашева. Князь Курбский, опасаясь смерти, бежал в Литву, оттуда писал Ивану Грозному письма, которые были наполнены упреками царю в том, что он отступил от старых обычаев и стал управлять самовластно не слушая бояр и советников. В письме Курбского любопытно то место, где он говорит, что Иван Грозный избил всех Богом данных ему советников. По воззрениям того времени, не только государь дается Богом, но и бояре, советники государя, даны ему Богом.

В своем ответе царь исходит из той христианской мысли, «что земля правится Божиим милосердием, и Пречистые Богородицы милостью, и всех святых молитвами, и родителей наших благословением, и последи нами, государями своими, а не судьями и воеводами». Из этого божественного порядка возникает для христианского государя задача привести подданныхсвоих к познанию истинного Бога. Таков христианский идеал царя Ивана Грозного. Этот Богом поставленный царь, долженствующий дать торжество христианской истине, сам лично управляет своим государством, а не подчиняется своим советникам. Христианский государь волен жаловать и казнить своих подвластных, и так всегда было на Руси. Но эти казни и милости не произвол. Русские государи благим воздают благое, а злым злое. Они казнят только злодеев, но где же их любят и милуют? Мук же, гонений и смертей многообразных ни на кого не умышляют. Эту власть, которая имеет в христианской вере предустановленную цель, царь называет самодержавной. Самодержавие Грозного обозначает самостоятельность власти по отношению к советникам, боярам и вельможам, a не право делать что угодно, ибо цели власти даны истинною верою. При Иване Грозном возникают у нас земские соборы. События, предшествовавшие учреждению опричнины, показывают, что царю нужно было что-то вроде согласия народа даже на учреждение опричнины и предварительное одобрение народом последовавших затем казней и убийств. Царь получил это одобрение. Это случилось так.

3-го декабря 1564 г. он со всем семейством выехал из Москвы в село Коломенское, а оттуда в село Тайнинское. Выезд этот был не похож на прежние. Царь взял с собой всю казну, иконы, многих бояр, дворян и приказных людей. В Москве все были в недоумении. Ровно через месяц это недоумение разрешилось: царь прислал из слободы список, в котором описаны были измены боярские, воеводские и всяких приказных людей, К гостям же, к купцам, посадским людям и ко всему православному христианству Москвы царь прислал особую грамоту и велел ее перед всеми прочесть. В ней он писал, чтобы они никакого сомнения не держали, что гнева на них и опалы никакой нет. Когда эта грамота была прочтена, между народом раздались рыдания и вопли: «к кому прибегнем, кто избавит от нашествия иноплеменников?» Была составлена ответная грамота, в которой народ просил царя не оставлять Москвы, а что касается до изменников, «то, говорилось в грамоте, мы за них не стоим и готовы их истребить». Государь принял народное челобитье, но с тем, чтобы на всех изменников опалы класть, а иных казнить и имение отбирать ,чего ради учредить опричнину. Определены были города и волости, с которых доходы шли на государев обиход, на жалованье боярам, дворянам и всяким людям, которые будут в опричнине. Опричникам поместья были даны в тех городах, которые взяты в опричнину, a вотчинники и помещики, которым не быть в опричнине, из этих городов выведены и получили земли в других местах. В самой Москве были взяты некоторые улицы и слободы и в них велено было жить только опричникам. Старые вельможи остались при своих старых должностях, но обязаны были в важнейших случаях обращаться к царю за указами. Устроив опричнину, Иоанн поселился в Александровской слободе. Пошли казни и всякие бесчиния. Ограничимся немногими примерами. Рассказывают, что в 1567 г. некоторые из важнейших бояр: кн. Бельский, Мстиславский, Воротынский и конюший Иван Петрович Федоров получили грамоты от польского короля Сигизмунда с подговором изменить московскому государю. Эти письма бояре представили царю с ответом, который просили передать королю. Были ли эти письма действительно от польского короля, или подосланы самим Грозным, чтобы испытать бояр, во всяком случае, измены со стороны бояр не было. Несмотря на это, Иоанн дал ход своему гневу. Сперва он принялся за конюшего, призвал его к себе, велел одеться в порфиру, посадил на трон и после многих издевательств сам пронзил его кинжалом. Тогда же были казнены и многие другие бояре: князь Куракин, Ряполовский, три князя Ростовские, Пронский и Щенятев. В 1568 г. опричники, во главе которых были кн. Вяземский и Малюта Скуратов, напали в Москве, ночью, на дома бояр и купцов; схватили их жен и девиц и вывезли за город в свою стоянку; царь принимал во всем этом участие. Натешившись вдоволь, увезенных развезли обратно по домам.

Вслед за усилением царской власти появляются и первые попытки к ее ограничению.

Описывая полезную деятельность Сильвестра и Адашева в первые годы царствования Ивана Васильевича, кн. Курбский говорит:

«Отгоняет (Сильвестр) от него (от царя) оных предреченных прелютейших зверей, сиречь ласкателей и человекоугодников… и присовокупляет к себе в помощь архиерея (Макария) оного великого города, и к тому всех предобрых и преподобных мужей, презвитерством почтенных… Собирают к нему советников, мужей разумных и свершенных, во старости маститей сущих, благочестием и страхом Божиим украшенных; яко без их совету ничего же устроити или мыслити… И нарицались тогдя оные советницы у него избранная рада. Воистину по делом и наречение имели, понеже все избранное и нарочитое советы своими производили, сиречь: суд праведный, нелицеприятен, яко богатому, тако и убогому… и к тому воевод, искусных и храбрых мужей, сопротив врагов избирают, и стратилатские чины устрояют». Итак, у молодого царя были опекуны, которые удалили от него людей вредных и окружили его хорошими. Эти хорошие люди составили «избранный его совет», без которого он ни делать, ни даже мыслить ничего не мог.

Ограничение своей власти новыми любимцами и «избранной радой», состав которой ему навязывали, подтверждает и царь. В его ответе на первое послание Курбского читаем:

«И того в своей злобе не мог еси рассудити, упрекает он Курбского, нарицая благочестие, еже под властию нарицаемого попа и вашего злочестия повеления самодержству быть!» 162. «Или мниши сие быти светлость благочестивая, еже обладатися царству от попа невежи, от злодейственных, изменных человек и царю повелеваемому быти?» 171.

А далее, в том же письме, находим место во всех частностях подтверждающее выше сделанную выписку из сказания Курбского:

«Тако же Селивестр и со Алексеем сдружился и начаша советовати отай нас (тайно), мневше нас не рассудных суща. И тако, вместо духовных, мирская начаша советовати, и тако по малу всех вас, бояр, начаша в самовольство приводити, нашу же власть с нас снимающе и в противословие вас приводяще, и честию мало вас не с нами ровняюще… По сем же от прародителей наших данную нам власть от нас отъяша».

Итак, организованный Сильвестром и Адашевым совет похитил царскую власть, царь был в нем только председателем, советники решали все по своему усмотрению, мнения царя оспаривались и отвергались; должности, чины и награды раздавались советом. Это говорит царь, это подтверждает и противник его кн. Курбский.

Но избранная рада не ограничилась одной практикой, ей удалось оформить свои притязания и провести в Судебник ограничение царской власти. В статье 98 царского Судебника было постановлено:

«А которые будут дела новые, а в сем судебнике не писаны, и как те дела, с государева докладу и со всех бояр приговору, вершатца, и те дела в сем судебнике приписывати».

Для пополнения Судебника новыми законодательными определениями требуется приговор «всех бояр». Это несомненное ограничение царской власти и новость: царь только председатель боярской коллегии и без ее согласия не может издавать новых законов. Жалобы Грозного были совершенно основательны. Требование Судебника о приговоре «всех бояр» относится к будущему и, конечно, никогда не было приведено в исполнение; в настоящее же время царя ограничивал не совет всех бояр, а только некоторых. В составлении Судебника принимали участие не все бояре. Во вступлении к нему сказано: «и великий князь Иван Васильевич вся Руси и с своею братьею и с бояры сей судебник уложил»..

Из кого же состоял этот совет, продиктовавший ограничение царской власти? Судя по тому, что Курбский называет его «избранной радой», надо думать, что в состав его входили не все думные люди, а только некоторые из них, избранные. Во главе этого совета стояли поп Сильвестр и окольничий Алексей Адашев. Кто другие члены и сколько их было, этого с точностью мы не можем сказать. Царь называет еще только трех: кн. Андрея Курбского, боярина с 1556 года, кн. Дмитрия Курлятева, боярина с 1549 г., и кн. Ростовского Семена, о котором Шереметевская боярская книга ничего не знает. Курбский, кроме Митрополита Макария и нескольких пресвитеров, упоминает только о трех Морозовых, «почтенных сигклитским саном»: Михаиле, пожалованном окольничеством в 1548 и боярством в 1549 году; Владимире, получившем звание окольничего в 1550, и Льве, прозванием Салтыков, — оружничем с 1550 и окольничем с 1553 г. Да. Но мы не можем утверждать, что этими членами и ограничивался состав рады; есть указания и на других. С падением Сильвестра и Адашева пало и значение избранной рады. Следующая такая же попытка относится ко времени, последовавшему за смертью Федора Ивановича.

Есть основание думать, что бояре хотели ограничить уже Бориса. Царю же Василию Шуйскому был предложен ряд пунктов, которые он и утвердил присягой. Пункты эти следующие: он обязался никого не предавать смерти, «не осудя истинным судом с бояры», и не отбирать имения у родственников преступников, если они не участвовали в преступлении. Еще более важные ограничения были предложены польскому королевичу, Владиславу. Изменения судных обычаев и судебников он должен был делать не иначе. как с согласия бояр и всей земли. Для увеличения налогов требовалось согласие думы. Пункты, принятые Шуйским, были приняты и Владиславом. С Михаила Федоровича тоже была взята запись, но она до нас не дошла. Котошихин говорит, что со всех выбираемых царей брали записи; только с одного Алексея Михайловича не взяли, так как «разумели его гораздо тихим».

Воззрение на власть государя, как на власть абсолютную еще не сложилось окончательно в Московском государстве. Одни из государей проводили это воззрение с большей энергией, другие слабее, но в законе оно еще не было выражено, а потому и было предметом полемики в переписке Грозного с Курбским. Рядом с властью, принадлежавшею государю, встречаемся еще и с некоторой долей участия подданных в верховной власти. Это участие проявлялось в форке земских соборов, к рассмотрению которых теперь и приступаем.