5. Преступления против имущества
а) Кража, тайное заведомо противозаконное изъятие чужой вещи из хранилища другого лица с намерением присвоить ее себе, известна нашим древним памятникам под именем татьбы.
Нашему древнему праву неизвестно различие краж по цене украденного, составляющее особенность германского права. Германское право различает большие и малые кражи по различию цены украденного. Граница между большими и малыми кражами в разных правах определяется различно. В Дании и Швеции кража до полмарки составляет малую, а выше — большую. С этим различием соединяются и важные различия в последствиях кражи. В больших кражах частное вознаграждение доходит иногда до уплаты девяти цен украденной вещи; в малых, кроме простой цены вещи, платится пеня, но не выше шести шиллингов. Из публичных наказаний с весьма древних времен к большим кражам применяется смертная казнь, к малым — телесные наказания. Эти наказания не исключают частного вознаграждения.
В северных законодательствах встречается отступление от общего правила, по которому строгость наказания соразмеряется с ценою украденного. Это отступление касается краж скота и зерна с поля. В некоторых законодательствах за такие кражи назначается смертная казнь, несмотря на цену украденного. Причина такой строгости в легкости кражи с поля и малой охраненности имущества, находящегося в открытом поле.
Что наше древнее право не знает различия краж по различию цены украденного, это видно из Русской Правды. Что бы ни было украдено: челядин, конь, оружие, платье, ястреб, сокол или пес, она назначает одинакую плату — три гривны (I p. 15, 17, II р. 16) Различие цены украденного имеет у нас только процессуальное значение*(87).
Если судить о последствиях татьбы по новым статьям пространных списков Правды, не имеющим себе подобных в древнейших списках, то они представляются в следующем виде. Пострадавший получает только то, что у него украдено (татьбу или что погибло), т.е. простую цену украденного и лишь иногда убытки, князь же получает продажу (III р. 45, 54, 55, 102). Только в том случае, если вор был раб, пострадавший получал двойную цену украденного, а князь — ничего, такт. как рабы не подлежали продаже (III 5 7).
Но эту практику никак нельзя рассматривать как общую. В смоленском Мстиславовом договоре с немцами о последствиях татьбы читаем: «Аже русин или немчичь иметь татя у своего товара, в том его воля, что хочет учинити» (23, 33). Здесь вор предоставляется в полную волю пострадавшего; он может быть даже убит. Эта статья памятника XIII в. близко сходится со статьей о воре древнейшего списка Русской Правды (II 31). Обе статьи предусматривают исключительный случай, поимку вора на месте преступления. Но если в этом, хотя и исключительном, случае право пострадавшего совершенно исключает право князя, то все же трудно допустить, чтобы в кражах, которые обнаруживались после их совершения, пострадавший должен был ограничиться простым вознаграждением убытков. Новые статьи пространной Русской Правды едва ли выражают все русское право.
К предметам, пользовавшимся особой охраной, как по русскому, так и по германскому праву, принадлежали лошади. У германцев кража лошади вела иногда к смертной казни побиением камнями. По Русской Правде коневому татю полагается высшая мера наказания, поток и разграбление. Псковск. суд. гр. коневому татю угрожает смертною казнью; та же казнь угрожает и «кромскому татю». «Крама» и по настоящее время обозначает в Литве лавку; нам известно слово «закром» — ларь для ссыпания хлеба. По этому, в древности «кромский тать» мог обозначать татя из запертого помещения. На поле рукописи против «кромской» написано «храмской». Это дает повод думать, что толкователь имел в виду церковного татя. Насколько это верно, остается на его ответственности.
Кража из закрытых помещений и у нас, как и у германцев, наказывалась строже (III 52, 54) 55).
Указаний на различие дневной и ночной кражи в наших памятниках нет. Точно такт. же наши древнейшие памятники не обращают внимания на повторение краж. Впервые с повторением встречаемся в Двинской и в Псковской судных грамотах. По обоим памятникам третья кража, независимо от цены украденного, ведет к смертной казни.
б) Грабеж, похищение вещи посредством насильственного нападения на личность, в наше время рассматривается как преступление более тяжкое, чем кража, и потому наказывается строже. Но древний взгляд на грабеж, как это видно из германских памятников, был иной. Воровство и грабеж (Diebstrahl, Raub) ведут за собой одинакие наказания или, иногда, воровство наказывается даже строже, чем грабеж. По законам алеманов грабеж ведет к двойной плате цены похищенного, а кража к плате 9-ти ден. Во Фрисландии и в том, и в другом случае взыскивается двойная цена похищенного, но за нарушение мира грабитель платил только 12 шиллингов, a вор полную виру, как и за убийство (Wilda, 860, 9Г4). Эта особенность объясняется тем, что в начале истории, когда каждый полагался только на свои личные силы, тайный вор возбуждал гораздо большее отвращение и более казался опасным, чем тот, кто открыто шел к своей цели. С течением времени взгляд на грабеж должен был измениться. По мере смягчения нравов, грабеж должен был превратиться в деяние более отталкивающее и пугающее, чем воровство. Вильда думает, что эта перемена совершилась не без влияния изречения блаженного Августина, вошедшего в сборники церковного права: «достоин наказания, кто тайно похищает, но еще более должен быть наказан, кто делает это с прямым насилием.
Наши древнейшие источники не сохранили следа такого взгляда на грабеж. Русская Правда угрожает разбойникам самым высшим наказанием, какое только ей известно, потоком и разграблением (III 10). Здесь можно предполагать влияние духовенства, которое еще Владимиру советовало казнить разбойников. По Псковской судной грамоте «разбой, наход, грабеж» караются продажей, но высшей, чем кража.
в) Недозволенное пользование чужим имуществом. Русской Правде, как и германским памятникам, известно недозволенное пользование чужой лошадью: «Аще кто поедет на чужом коне, не прошав его, то положити 3 гривны» (I 16). Три гривны имеют здесь значение частного вознаграждения. Эта статья без всяких изменений перешла в пространные списки Русской Правды. Это указывает на то, что составитель этих списков июльзовался очень разнообразно своим материалом, не всегда сводя его к какому-либо единству: в одних случаях он указывает продажи, в других частное вознаграждение.
Германские памятники говорят еще о недозволенном пользовании лодками и другими движимостями.
г) Завладение недвижимостью. Русская Правда говорит о тех случаях, когда завладение чужой недвижимостью соединяется ст. порчею межевых знаков. Это действие карается высшею мерою продажи, 12 грив. (III 96, 98). О частном вознаграждении Русская Правда не упоминает. Наоборот, в некоторых северных германских законодательствах переместивший межу отдавался иногда в волю собственника земли, и частный интерес устранял таким образом публичный. Рус. Правда, конечно, не договаривает.
д) Повреждение чужих вещей ведет как по нашему, так и по германскому праву, не только к вознаграждению убытков, но и к штрафу. Русская Правда говорит о злонамеренном повреждении скота оружием: «А кто пакощами конь порежет или скотину», и назначает за это высшую меру продажи, 12 грив. (III 109). Еще с большею строгостью относится к деяниям этого рода исландское право. Оно угрожает виновному лишением мира с воспрещением выкупа.
Германскому праву известно еще повреждение изгородей и деревьев: дуба, бука и разных плодовых. Русская Правда упоминает только о порче бортных деревьев и также назначает продажу (3 гр.) сверх частного вознаграждения (III 100). Ст. 24 III-й ред. говорит о повреждении оружие и платья.
е) Неисполнение обязательств по древнему праву рассматривалось, как преступление, и вело к штрафу. По Русской Правде (I 20) должник, неправильно отрицавший долг, должен был платить за обиду 3 гривны. По древнему германскому праву наследник, отказавшийся уплатить долги умершего на том основании, что ничего от него не получил, должен был уплатить не только весь долг, но и сумму, в восемь раз превышающую долг, если оказывалось, что он скрыл наследство.
ж) Поджог жилого и нежилого помещения ведет, по Русской Правде, к высшей мире наказания: «Аже зажгут гумно, то на поток на грабеж дом его, переди пагубу исплатившю, а в проце князю поточити ; такожде аже кто двор зажжет» (III 108). Псковская судная грамота назначает зажигателю смертную казнь. По германскому же праву поджог рассматривается как особенно важное преступление только в тех случаях, когда он представлял опасность для жизни, напр , поджог ночью дома, в котором спали люди. Такой поджог по последствиям приравнивался тайному убийству, а виновник назывался Mordbrenner. Поджог же без этих отягчающих обстоятельств рассматривался только как противозаконное повреждение собственности (Wilda, 940). Более близко к нашему праву норвежское, по которому поджигатель лишается мира и теряет все свое имущество.
Уложение также говорит о воровстве, татьбе, краже, мошенничестве, грабеже, разбое, поджоге, порче межи, насильном завладении недвижимостями и повреждении чужой собственности.
Термины «воровство и вор» не имеют в Москве специального отношения к преступлениям против имущества: под воровством разумеется преступление вообще, под вором-всякий преступник.
Под татьбой и кражей (X, 222) Уложение разумеет тайное похищение чужого имущества.
Цена похищенного, как и в древнейшем нашем праве, не имеет значения при оценке последствий татьбы.
Уложение знает: 1) обыкновенную татьбу, за которую полагается (за первую) потеря левого уха, кнут, тюремное заключение на два года, а затем ссылка в украйные города в какой чин пригодится (XXI, 9); 2) квалифицированную, за которую налагается более тяжкое наказание, и, наконец, 3) несколько таких видов татьбы, которые или вовсе не наказываются, или наказываются легче, чем обыкновенные.
К квалифицированной татьбе относится церковная кража, за которую полагается смертная казнь (XXI, 14), и «ража лошади на службе, которая карается отсечением руки (VII, 29). Последнее постановление взято из градских законов (XXXIX, 53).
К ненаказуемой татьбе относится кража из сада — яблок и деревьев; эти действия ведут только к вознаграждению убытков (X, 221).
К кражам, наказуемым легче, относится: 1) кража во дворе царского величества (III, 9); 2) кража овощей из огорода (X, 211); 3) кража с поля хлеба или сена (XXI, 89) и 4) рыбы из пруда или садка (XXI, 90). Первая и третья кражи ведут к наказанию кнутом, четвертая — батогами, о второй сказано: «за кражу учинити наказание, смотря по делу».
Было высказано мнение, что грабеж по Уложению является, в противоположность краже, явным, но не насильственным захватом чужого имущества; разбой же есть нападение на лицо с целью захвата имущества. Это мнение едва ли можно принять. В Уложении есть несколько статей, из которых видно, что насилие есть признак не одного только разбоя, но и грабежа. Уложение говорит: «пограбить насильством» (X, 222, XXII, 5). В ст. 30-й главы VII читаем; «А будет кто ратные люди, едучи на государеву службу, учнут ставитися по селом для воровства, и станут грабити и учинят смертное убойство, или женскому полу насильство, или в гумнах хлеб потравят, для из прудов насильством рыбу выловят, или иное какое насильство кому сделают… и тех за смертное убойство и за насильство женскому полу казнити смертию; а за иное за всякое насильство и за грабеж чинити наказание, смотря по вине». Насилие над лицом сопутствует здесь грабежу: «станут грабить и учинять смертное убойство». To же следует и из 32 ст. той же главы: «А будет кто служилый человек, едучи на государеву службу, приедет к кому на стан по недружбе нарочным делом для задору, и в том меж ними учинится брань и бой, на бою том тот, который приедет на чужой стан насильством, кого убьет, или ранит, или пограбит…» Грабеж, точно так же, как убийство и раны, является здесь следствием насильственного наезда. Но это насилие не непременно должно выразиться в бою или причинении ран. Наезд превозмогающей силы сам по себc может парализовать всякое сопротивление, — бою не будет, но будет грабеж в смысле похищения чужого имущества под угрозой насилия. В этом смысле надо понимать и 176 ст. Х-й главы, которая дает возможность отдельно доказывать бой и грабеж*(88).
To же значение насилия имеет грабеж и в Псковской судной грамоте, где читаем: «А истец, приехав с приставом, и возьмет что за свой долг силою, не оутяжет своего истца, ино быти ему оу грабежу…» (б7).
Какая же разница между грабежом и разбоем?
Характерный признак разбойника сложился у нас с самой глубокой древности. По Рус. Правде это люди, которые «стали» на разбой; по памятникам XVI в. это ведомые тати и разбойники, которые людей разбивают, держат воровские притоны, покупают и продают разбойную и татебную рухлядь, словом, разбой для них ремесло; они действуют шайкой. Эта точка зрения перешла и в Уложение. Глава XXI «О разбойных и татебных делах» начинается так: «Которые разбойники разбивают и людей побивают и тати крадут… и такие разбойные и убийственные дела и татебные дела ведать в Разбойном приказе». Многие статьи Уложения говорят о разбойниках, как о лихих людях, т.е. известных злодеях, не раз совершивших преступление, а постоянно совершающих кражи, грабежи и пр. Например: «А на которых людей в обыску скажут, что они лихие люди, тати или разбойники», т.е. известны за таковых. XXI, 35. Или: «Дать его на чистую поруку с записью, что ему впредь не красти и не разбивати и лихим людям, татем и разбойником, приезду к себе не держати». XXI, Разбой совершают разбойники, т.е. люди, для которых насильственное отнятие чужой собственности составляет род жизни, промысел. Крайнее развитие разбоев в древности и заставило обособить разбой, как особый вид насильственного отнятия имущества, крайне опасный для общественного спокойствия. Всякое другое насильственное отнятие имущества, совершенное не разбойниками, есть грабеж. Уложение позорит, например, о грабеже служилых людей «нарядным делом для задору», о грабеже родителей детьми, — это не промысел, служилые люди не живут разбоем.
В разбое, как и в грабеже, есть угроза насилия и самое насилие, но для наказуемости разбоя важно не насилие, a то, что разбой есть промысел. В памятниках, предшествовавших Уложению, эта точка зрения выступает еще с большею силою. Судебники не различают татей от разбойников, если это ведомые лихие люди, т.е. сделавшие промысел из татьбы и грабежа. В Судебнике 1497 г. читаем: «А доведут на кого татьбу, или разбой, или душегубство… и будет ведомой лихой, и боярину того велети казнити смертною казнию» (8). Этой статье совершенно соответствуют 59-я и 60я Судебника 1550 г. Московское государство стремится искоренить ведомых лихих людей, которые живут на счет чужого благосостояния, а как они его похищают, тайно (кража) или явно с насилием (разбой), это безразлично. Воры, но не ведомые лихие люди, наказываются легче; по обоим судебникам за первую кражу они подлежат торговой казни (1-й Суд. ст. 10, II-й ст. 55).
От этого первоначального безразличия татьбы и разбоя лихих людей, Уложение делает отступление. Хотя оно и соединяет в одной главе татьбу и разбой, но карает разбой строже татьбы. Первый разбой ведет к потереправого уха, наказанию кнутом (XXI, и не говорит о кнуте, это, конечно, описка) и трехлетнему тюремному заключению, за которым следует ссылка в украйные города; второй разбой карается смертною казнью. Татьба же только третья ведет к смертной казни, за первые же две полагется кнут, тюрьма, отрезание уха и ссылка.
Грабеж наказывается Уложением легче татьбы. Дети, пограбившие насильствомь животы родителей, наказываются кнутом нещадно, но тюрьме, ссылке и потере уха не подлежат (XXII, 5). Наказание служилым людям за грабеж полагается, смотря по вине (VII, 30, 32); под этим совершенно неопределенным наказанием надо разуметь кнут и следующие за ним более легкие кары. По 136-й ст. Х-й главы грабеж простой, без особенно отягчающих обстоятельств, сверх вознаграждения убытков, карается только пенею, что государь укажет. Эта статья перешла в Уложение из Судебника 1550 г., который также карает грабеж пенею и, следовательно, гораздо легче татьбы. Насилие само по себе не только не отягощает участь похитителя чужого имущества, а облегчает ее. В этом можно видеть указание на то, что и у нас, как в древней Германии, тайная кража возбуждала большую реакцию, чем открытое и соединенное с насилием отнятие имущества. Вероятно, предполагалось, что человек, прямо идущий к своей цели (но не ведомый лихой), имеет достаточные причины отнять силою чужую вещь. В приведенной выше статье Пск. суд. гр. это даже прямо выражено. Но это предположение относится к тому отдаленному времени, когда слагалось первоначальное воззрение на грабеж, как деяние менее преступное, чем кража. Уложение сохранило следы этого воззрения, как переживание.
Сопоставляя статьи Уложения о грабеже, надо придти к следующему заключению. Уложение знает обыкновенный и квалифицированный грабеж. Обыкновенный — ведет к денежной пене (XX, 136), квалифицированный — к более тяжким наказаниям. К последнему виду грабежа относится: 1) грабеж служилыми людьми (VII, 30, 32); 2) грабеж детьми родителей (XXII, 5).
Поджог двора ведет к сожжению, а поджог леса только к уплате убытков и пени (X, 228, 223). Первая статья взята из Градских законов, но там различен поджог в городе и вне города; за поджог вне города назначается не смертная казнь, а отсечение руки (XXXIX, 18). В Уложении этого различия нет.