Установление
Союз родителей и детей установляется: 1) рождением в законном браке До принятия христианства у нас различались водимые жены от наложниц, а потому могли различаться и дети, рожденные в браке, от детей, прижитых вне брака. Но соединялись ли какие последствия с этим возможным различием, мы не знаем. Наоборот, есть основание думать, что этому различию не придавали большего значения. Владимир Святой был прижит Святославом от ключницы Ольги, Малуши; полоцкая княгиня Рогнеда называет его рабыничем, т.е. сыном рабы. Раба матери Святослава, конечно, не могла быть его водимой женой, а была наложницей. Но это не мешает Владимиру считаться внуком Ольги (Лаврент. лет. под 968 годом) и занять сперва новгородский, а потом и киевский стол.
С подчинением браков и дел о наследстве церкви, различие между законными и незаконными детьми должно было обозначиться резче. Духовенство несомненно руководилось постановлениями византийского права. Статья Русской Правды: «Аже будут робьи дети у мужа, то задници им не имати; но свобода им с матерью» (III р. 128) есть, конечно, опыт применения новых начал к русской жизни. Но и христианские князья не только приравнивали незаконных детей к законным, но даже давали им преимущество. Святополк Михаил посадил во Владимире сына Мстислава «иже бе ему от наложнице» (Лавр. 1097 г.), a Ярослав Владимирович, галицкий князь, все свое княжение отдал незаконному сыну Олегу Настасьичу, а законному, Владимиру, дал всего один город Перемышль (Ипат. 1187). Эти дохристианские народные обычаи до наших дней сохранились кое-где в Архангельской губернии, где незаконные дети имеют равную долю в наследовании ст. законными (Ефименко 53).
В московскую эпоху требования церкви получают все более и более господства; дети, прижитые вне брака, остаются незаконными и в том случае, если бы родители их впоследствии вступили вт, брак, их не дозволялось усыновлять.
2) Усыновлением. Этот способ установления союза родителей и детей, надо думать, был известен и до принятия христианства. О порядке усыновления и правах усыновленных для этого древнейшего времени в наших источниках нег указаний. В эпоху же после принятия христианства духовенство, при решении вопросов об усыновлении, руководствовалось постановлениями византийского права, как это видно из грамоты митрополита Киприяна от 1404 г. (Акт. Ист. I, N 255). На вопрос бездетной вдовы, Феодосии, о правах усыновленного ею с мужем «приимычка», он отвечал: «И яз, Киприян митрополит, воззрев есмо в намаконум, да изнашел есми правило:… яко приимник наследует отца и матерь, приимших его; аще и родные дети будут у них, и тот ровен с детьми родными, и тому такова же доля; а не будет детей родных, наследует отца и матерь, приемших его, аще будет сын или дчи приимник». Самое усыновление произошло без всякого участия духовенства. Повод к нему состоял в желании иметь наследника, который поминал бы души бездетных супругов. Усыновление в данном случае стоит в связи с религиозными воззрениями, но не только не исключительно с христианскими, но даже менее с христианским, чем с языческими. При существовании церкви заботу о душе можно поручить ей, что, обыкновенно, и делалось. В языческое же время принесение жертв усопшему составляло исключительную обязанность его детей. В приводимом вдовой Феодосией поводе усыновления можно видеть отголосок глубокой древности. Распространение, согласно кормчей, на усыновленного прав законных детей, чего именно и хотели усыновители, могло совершенно соответствовать древним народным обычаям. По обычному праву крестьян и теперь усыновленные пользуются всеми правами законных детей (Ефименко, Сбор. юридич. об. Арханг. губ., стр. 53).
В Московском государстве усыновление подлежало только одному ограничению: нельзя было усыновлять незаконных детей. На усыновленного переходили все права законных даже в том случае, если усыновляющий имел уже детей. Существовал особый обряд усыновления при участии церкви.