Источники советского социалистического права.

Ирония истории заключается в том, что само выражение «советское право» изначально несло в себе негативный смысл. Стучка писал по этому поводу в одной из своих работ: «Впервые мы это слово встретили в проектах буржуазных спецов как некоторого рода ругательство, как противопоставление общему праву, т.е. праву буржуазному. Тогда советское право понималось как отрицание всякого права.

Еще не так давно даже среди коммунистов слышны были разговоры, что это словосочетание представляет собой какую-то несуразность» [Стучка. 1964. С. 583]. В общем-то последнее замечание очень верное, советское право, безусловно, было несуразностью «высшего исторического типа». Этот «венец творения», разумеется, имел специфические формы выражения, собственные источники, совокупность которых представляла собой следующую картину.

Труды основоположников марксизма-ленинизма. Выше, полагаем, мы показали, как произведения Маркса, Энгельса и Ленина, высказанные в них идеи инспирировали действия русских коммунистов, в том числе и в законотворческой сфере. Все мероприятия большевиков по строительству нового типа общественных отношений вызваны трудами вышеназванных «мыслителей». И хотя мы не найдем прямых указаний на труды Маркса и Ленина в текстах нормативных актов, достаточно взглянуть на советские Конституции, чтобы понять, что декларативность их прямо пропорциональна тем идеям, авторство которых бесспорно принадлежит «классикам».

Революционное правосознание (совесть) пролетариата. Согласно Декрету о суде № 1 оно являлось главным источником восполнения пробельности советского законодательства в первые десятилетия существования Советской власти. Пункт 5 Декрета гласил: «Местные суды решают дела именем Российской Республики и руководствуются в своих решениях и приговорах законами свергнутых правительств лишь постольку, поскольку таковые не отменены революцией и не противоречат революционной совести и революционному правосознанию». Эта революционная совесть пролетариата знала некоторые конкретные формы. Например, такую, как отрицание фундаментального принципа права, запрещающего обратную силу уголовного закона.

Так, прим. 3 к ст. 10 Основных начал уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик 1924 г. гласило следующее: «В случаях привлечения к уголовной ответственности за активные действия и активную работу против рабочего класса и революционного движения, проявленную на ответственных или особо секретных должностях при царском строе, а равно в случае совершения контрреволюционного преступления применение давности в каждом конкретном случае предоставляется усмотрению суда» (СЗ СССР. 1924. № 24). То, что советский суд не утруждал себя особенно объективной оценкой подобного положения, ясно хотя бы из того, что преследование лиц за совершение контрреволюционных преступлений до Октябрьского переворота осуществлялось вплоть до конца 1950-х гг., а то и позднее. Судьба небезызвестного монархического деятеля В.В. Шульгина может служить тому лишним подтверждением. Такую же обратную силу знал и гражданский закон (ст. 4 Вводного закона к ГК РСФСР. СУ РСФСР. 1922. № 71. Ст. 904). Впрочем, общее ограничение придания обратной силы закону в гражданско-правовой сфере было сделано: «Никакие споры по гражданским правоотношениям, возникшим до 7 ноября 1917 г., не принимаются к рассмотрению судебными и иными учреждениями республики» (ст. 2 Ввод. зак.).