Некоторые исследователи указывают, что Земские соборы отчасти могли бы сойти за сословно-представительные органы, на традиции которых в дальнейшем могла бы опереться и Государственная Дума Российской империи. Тем более, что в конце XIX — начале XX в. идея созыва Земского собора довольно часто реанимировалась партийными публицистами. Другое уже дело, что Земский собор по своей сути было бы неправильно рассматривать именно как сословно-представительный орган власти, т.е. отождествлять его с аналогичными формами представительства Западной Европы в Средние века.
Дума и Государственный Совет, безусловно, создавались на основе западноевропейских (прежде всего австрийских и германских) образцов парламентаризма. Представляется дискуссионным вплоть до сегодняшнего дня вопрос, насколько оправданным в исторической перспективе оказался подобный шаг модернизаторства, столь же дискуссионным является и политический вопрос о том, сколь успешной или неуспешной оказалась практика самих этих органов. Одиннадцать лет, на которые приходятся две революции и мировая война, оказались явно неблагоприятным фоном для становления в России парламентаризма. Правда, и в других странах аналогичный представительный институт создавался тоже не в тепличных условиях, войны и революции предшествовали его появлению и здесь. Очевидно тогда, что слабость и неразвитость российского парламентаризма во многом были запрограммированы в структуре самого общества, представлять которое и призван был парламент. Полагаем, что слабость и неразвитость российского парламентаризма явились следствием переоценки либеральной интеллигенцией своей роли в тогдашней России.
На Западе парламент увеличивал свою власть и силу не с помощью оказания давления на власть, а через увеличение электората, что в корне противопоказано именно либерализму, так как последний является проявлением своеобразного духа элитаризма и эгалитаризма. Массы ему претят, поэтому настоящий либерал всегда одинок, он проповедует религию личности, но не масс, последним он противостоит. В некоторых обстоятельствах (на университетской кафедре, в быту и т.п.) это очень хорошо, а в политической деятельности ведет к сектантству и поражениям. В России в начале XX в. думскую трибуну получили в основном либеральные силы, разбавленные традиционными максималистскими группками, полагавшими в полном соответствии с худшими сторонами русского национального характера возможным радикально и быстро изменить общество. Сказались и другие традиционные черты, с таким запозданием проанализированные в известном сборнике «Вехи», к которому и отсылаем пытливое студенчество, старающееся самостоятельно понять, что же, собственно, случилось со страной в начале XX в.
В законодательной сфере Дума, невзирая на все препоны, поставленные для нее Осн. гос. зак. 23 апреля 1906 г., продемонстрировала все же возможность реального законодательствования, даже в обход законодательной инициативе правительства. Более того, изобретательный русский ум сумел приспособиться к неповоротливой правительственной машине, оказывая на нее давление в сторону принятия необходимых законопроектов. В этой связи следует назвать уже упоминавшуюся здесь практику изобретения «нулевого чтения законопроекта» и появления такой формы давления на правительство, как «формула перехода к очередным делам», правда, к сожалению, и здесь вся энергия была, как видим, потрачена на давление, а не на сотрудничество! Суть последнего института, выработанного практикой, заключалась в том, что поскольку министры не обязаны были подавать в отставку в случае выдвижения против них Думой обвинения в «незакономерной» деятельности, последняя стала практиковать особую форму давления на министра посредством обсуждения его ответа на запрос или просто министерского заявления в палате. Зачем это делалось? Гласность, которая в данном случае разъедала и парализовала государственный аппарат, как считали думцы, помогает им бороться с самодержавием.