Конечно, единообразная практика судов, следующая за решениями высшего суда, не в полной мере могла считаться формирующей прецедентное право. Русская судебная практика шла по пути признания решений высших кассационных инстанций субсидиарным источником права при вынесении решений по существу в судах низших инстанций (см. ст. ст. 119, 130, 766 Уч. суд. уст.; ст. ст. 82, 129, 142, 367, 711 Уст. гр. суд.; ср. ст. ст. 352 Уст. торг. суд. ред. 1903 г.). То, что данная практика не сформировалась в полной мере, конечно, объяснимо только сравнительно ранним ее прерыванием, подчас прямым противодействием властей 1 , но не ошибемся, если скажем, что именно судебные решения, особенно практика кассационных департаментов Сената, явились в конце XIX в. мощнейшим фактором развития права в Российской империи.

 

1 В этой связи уместно привести следующий факт: в 1890 г. Московская судебная палата пыталась возбудить дисциплинарное преследование против окружного суда за уклонение от исполнения последним определений палаты относительно толкования ст. 277 Уст. уг. суд. (прекращение следствия только судом), настаивая, таким образом, на своих решениях как на источнике права — res iudicata. Сенат, однако, не поддержал палату [Демченко. 1903. С. 237].

Статутное право.

Под статутным правом в дореволюционной России понималась такая его форма, в которую облекали свои нормативные решения органы местного самоуправления. Зарождение этого официально признанного источника права также следует относить к эпохе великих реформ середины XIX в. Статья 66 Пол. о зем. уч. 1864 г. предоставляла губернским земским собраниям право издавать обязательные постановления для местных земских учреждений, равное право, но с меньшим объемом компетенции предоставлялось уездным земским собраниям. Правда, Градовский утверждал, что из смысла данной статьи «никак не вытекает права их издавать какие-либо постановления, обязательные для всех жителей губернии или уезда». Отметим, что вкупе со ст. ст. 2, 61, 68 Пол. о зем. уч., устанавливающими круг ведомства земских учреждений, представляется все же несомненной нормообразующая власть земств и по отношению к населению, коль скоро это население соотносит свои нужды с объемом компетенции органов местного самоуправления. Аналогичные положения находим и в Гор. пол. 1870 г., ст. 103 которого прямо гласила, что «городской Думе предоставляется… издавать… обязательные для городских жителей постановления». К сожалению, со временем правительство пошло по пути уменьшения контроля как за содержанием актов статутного права, так и за ограничением сферы их применения, поэтому существенного значения они не имели.

Доктрина.

Юридическая наука не во всех странах и не во все времена имела силу и значение источника права. Традиционно сильные позиции науки были, как известно, в Древнем Риме, вспомним хотя бы знаменитый Lex Allegatoria, в странах мусульманского права и в Англии. В последней, впрочем, значение доктрины подвергается сомнению. Юриспруденция по своему значению призвана объяснять, а не создавать право, однако такое условие для самой науки вовсе не обязательно, примеров тому множество, и отчасти мы их уже приводили. Ученый-юрист влияет на развитие права косвенно, опосредованно: с одной стороны, через разработку важных проблем материального и формального права, с другой — оказывая консультативную помощь эксперта правотворящим органам государства.