Вопрос законодательства веча есть вопрос довольно спорный. До нас дошло только два памятника такого вечевого законодательства, да и то уже позднего, московского периода. Это Псковская и Новгородская судные грамоты. Так, ст. 108 ПСГ даже закрепляет за вечевым собранием на постоянной основе право законодательства: «А которой строке пошлиной грамоты нет, и посадником доложити господина Пскова на вече, да тая строка написать. А которая строка в сей грамоте не люба будет господину Пскову, ино та строка вольно выписать вон из грамот». Можно предположить, что в других землях древнерусского государства вече также могло принимать постановления, которыми регулировалась законодательная деятельность князей.

Последним более или менее определенным вопросом компетенции веча были случаи, когда оно выступало в качестве высшей судебной инстанции. Чаще всего судебная функция вечевого собрания проявлялась в случае изгнания князя.

Полноты ради надо заметить, что вече вообще было вольно принять к своему ведению любой вопрос. Подчас даже весьма «экзотический». В летописях сохранилось упоминание о вече 1173 г. в Галиче, которое посчитало себя вправе вмешаться в личную семейную жизнь своего князя. Князь охладел к княгине, та была вынуждена даже покинуть город с малолетним сыном. Ее место заняла какая-то Настаська со своими родственниками — Чагровой чадью. Вече приняло крутые меры: Настаську сожгли по приговору веча, сына ее, прижитого от князя, посадили под арест, Чагрову чадь избили, «а князя водивше ко кресту, яко ему имети княгиню в правду, и тако уладившеся» (ПСРЛ. Т. II, стб. 564).

Продолжительность заседания веча определялась предметом, который оно в данный момент разбирало. Например, в Новгороде в 1218 г. «тако быша веча всю неделю». Не расходились, пока не решали вопрос.

Способ принятия решения на вече был весьма древним — единогласие. «Под единением, — пишет В.И. Сергеевич, — должно разуметь не столько буквально соглашение всех без исключения, сколько соглашение такого решительного большинства, чтобы привести свое решение в исполнение без активного противодействия со стороны меньшинства» [Сергеевич. 1867. С. 55]. Понятно, что нередко эта критическая масса достигалась точно так же, как и у лютичей (см. выше). Филиации этих порядков сохранялись в Новгороде довольно долго. Сигизмунд Герберштейн, проезжая в начале XVI в. через Новгород, описал весьма странный, с его точки зрения, обычай новгородцев. Раз в два года они сходятся на мосту через Волхов «и бьют друг друга палками, и от того происходит такое смятение, что начальник с великим трудом может прекратить его» (Герберштейн. 1866. С. 114). Сами новгородцы уже не помнили действительную причину такого обычая, поэтому и рассказали путешественнику басню о Перуне, якобы выбросившего свой жезл на мост, за который горожане и бились. На самом деле это именно пережиток тех вечевых порядков, когда два конца города, не сумев выработать единого решения на вече, сходились в рукопашную на мосту — и только таким способом вырабатывали единогласие.