Тезис о том, что именно коммунистическая партия осуществляет политическую власть в России, официально продержится в партийных документах до 1926 г. Формально тезис о главенстве партии в диктатуре пролетариата войдет даже в документы Коминтерна, станет своего рода credo настоящего коммуниста: «Коммунистический интернационал самым решительным образом отвергает, — говорилось в Резолюции «О роли компартии в пролетарской революции» II конгресса Коминтерна 1920 г., — тот взгляд, будто пролетариат может совершить свою революцию, не имея своей самостоятельной политической партии. Только в том случае, если у пролетариата имеется в виде руководителя организованная и испытанная партия со строго определенными целями и конкретно выработанной программой ближайших действий как в области внутренней, так и внешней политики, завоевание политической власти не является случайным эпизодом, а послужит отправной точкой длительного коммунистического строительства пролетариата». Но в 1926 г. Сталин посчитает идеологически невыгодным дальнейшую эксплуатацию положения о власти партии, заменив его тезисом о «политическом ядре», «руководящей и направляющей силы»: ст. 126 Конституции СССР 1936 г., перешедшая в формулировку ст. 6 Конституции СССР 1977 г. Так, формально жизнь поставит жирный крест на самой идее возможности беспартийным кухаркам управлять государством.

Другой провал теории марксизма проявился в области построения самого механизма государственной власти. Первоначально большевики верили в тезис Энгельса об отмирании государства и права. На этой почве в 1920-е гг. в советской юридической науке появятся порочные теории нового права и государственности Пашуканиса, Рейснера, Стучки, Крыленко и др.

Полностью провалился и другой тезис большевизма о необходимости слома старого государственного аппарата. Государство уже на момент прихода к власти коммунистов представляло собой настолько сложный механизм, что демонтаж даже незначительных его частей вел к настоящей катастрофе. Поэтому хоть большевики и постарались в первые месяцы своей власти провести ряд ленинских мечтаний о подконтрольности и сменяемости чиновничества, народной самодеятельности и пр., оказалось, что ни Советы, ни партийные комитеты, ничего не смыслившие в практике государственного управления, не способны осуществлять государственные функции без старого государственного аппарата.

Так, по данным советского историка С.В. Леонова, к осени 1918 г. удельный вес старых кадров, т.е. дореволюционного чиновничества, в Наркомфине достигал 97,5%, в Госконтроле — 80%, в Наркомате путей сообщений — 88,1%. От себя можем добавить, что Управление почт и телеграфов на 100% состояло из прежних работников. «Проклятый» царизм, оказывается, создал настолько эффективный механизм, что почтовые отправления: письма, посылки и телеграммы в объятой Гражданской войной стране продолжали исправно доставляться. По свидетельствам современников, письмо летом 1919 г. шло с юга России, занятого Деникиным, до Москвы, где были большевики, в среднем одну неделю.

Фактически уже с первых шагов реальной политики большевиков по построению коммунизма, а не вынужденной меры в виде «военного коммунизма» обнаружилось главное противоречие современного общества, отрефлектированное известным немецким социологом Максом Вебером. Оказалось, что без бюрократа, технического работника государственного аппарата управления сносная жизнь невозможна вообще. «Современная демократия, — писал в свое работе «Социализм» М. Вебер, — повсюду, где она является демократией большого государства, представляет собой демократию бюрократизированную. Так и должно быть, ибо современная демократия заменяет знатных дворян или прочих чиновников, работающих на общественных началах, оплачиваемым чиновничеством» [Вебер. 2003. С. 309].