Вместе с тем очевидна не столько порочность самой концепции мировой революции, сколько порочность того упорства, с каким вообще шли большевики к ее достижению. Макс Вебер не без иронии как-то заметил по поводу поведения Троцкого на переговорах в Брест-Литовске: «С типично русским литературным тщеславием Троцкий желал большего и надеялся с помощью словесных боев и злоупотребления такими словами, как «мир» и «самоопределение», развязать гражданскую войну в Германии. Но при этом он был настолько плохо информирован, что не знал, что немецкая армия рекрутируется, по меньшей мере, на две трети из крестьян и еще на одну шестую из мелких буржуа, которым доставило бы истинное удовольствие дать разок по морде рабочим или всем, кто стремится устраивать такие революции (выделено мной. — М.И.)» [Вебер. 2003. С. 338].
Пожалуй, только Сталин составлял исключение в этом ряду неутомимых энтузиастов мировой революции. Нельзя, конечно, сказать, что он полностью расходился со своими товарищами по партии во взглядах. Но он отводил России роль своеобразного руководителя при построении Мировой республики. Именно этим можно объяснить его так называемый национал-большевизм и полностью инспирированное им решение XIV съезда ВКП(б) 1925 г. о возможности построения социализма в одной отдельно взятой стране. В некотором роде можно говорить, что великодержавный интернационализм Сталина спас Россию от полного уничтожения. Тем не менее этот своеобразный вариант великодержавия спровоцировал третью по счету за всю историю страны великую модернизацию.
Нэп, который, как уверял Ленин, всерьез и надолго, не мог обеспечить требуемые темпы индустриализации и обновления всей промышленной базы — ее полного осовременивания. Поэтому в конце 1920-х гг. был взят курс на изъятие необходимых средств на индустриализацию у деревни, в связи с чем и была проведена коллективизация. Параллельно шедший процесс индустриализации потребовал от власти создания механизма принуждения к труду, поэтому стройки коммунизма практически все годы Советской власти во многом возводились рабским трудом заключенных. Не ошибемся, если скажем, что весь Крайний Север страны осваивался заключенными. Все это проходило на фоне непрекращающихся репрессий.
В целом Сталину удалось создать к началу Второй мировой войны мощную промышленную базу, по уровню технологического развития соответствующую началу 1930-х гг. передовых стран Запада. Однако уже тогда отставание было существенным. Проблема усугублялась тем, что так называемая культурная революция, прошедшая в СССР в 1920 — 1930-е гг. изначально была ущербной. Вплоть до сегодняшнего дня бытует миф о якобы расцвете науки и образования в СССР. Это не так! Гуманитарное образование тогда было ниже всякой критики. Естественные науки также испытывали на себе тяжелейший идеологический гнет, ученых заставляли создавать социалистическую физику, математику и тому подобные «науки», руководствуясь указаниями Энгельса, данными им в его труде «Диалектика природы». Ученые с мировым именем должны были подлаживаться под идеи убогого материализма середины XIX в., высказанные человеком, не имевшим законченного среднего образования! Кстати, все, подчеркиваем, все руководители СССР не имели высшего образования в нормальном смысле этого слова.