1 Проблема не возникла бы, если бы Ельцин октроировал конституционный акт, используя всю полноту власти, которой он обладал на тот момент. На тот момент с октября по декабрь 1993 г. форма правления в России как никогда ранее совпадала с римско-византийской парадигмой, составляющей fo№s remota правопорядка России.

Но дело в нашем случае даже не в этом. Сейчас уже мало кто помнит скандал, разразившийся после обнародования официальных данных по результатам референдума о принятии Конституции. Весной 1994 г. было авторитетно заявлено рядом социологов, что конституционный акт не получил даже требуемого по ельцинскому закону большинства. Власть поступила вполне по-советски: бюллетени референдума были уничтожены, а скандал замяли. Неприятный осадок остался.

Однако у проблемы легитимации помимо внутренней есть еще и внешняя сторона — внешняя сторона легитимности власти раскрывается в институте международного правопреемства. Государства, как известно, имеют еще и внешнюю сторону своей субъектности, учет которой просто необходим при описании истории институтов государственной власти.

Легитимность власти и правопреемство.

Механизм правопреемства используется правом для преодоления дисконтинуитета правового порядка, возникающего в связи с объективной причиной — с физическим исчезновением носителя прав и обязанностей. Субъект как совокупность прав и обязанностей прекращает свое существование. Вместе с тем права и обязанности этого уже мертвого субъекта не исчезают, исчезает, мы хотим это подчеркнуть, только совокупность — их связь. Поэтому всегда и везде при возникновении подобных ситуаций возникает вопрос: что делать с подобными правами и обязанностями? В цивилистике проблема решается достаточно просто, через институт наследования права и обязанности переходят к новому субъекту, имеющему материальную связь с прежним.

Публичное право по определению не может пользоваться частноправовым механизмом, хотя раньше в истории поступали как раз именно так. Власть, будучи главным объектом публичного права, именно наследовалась. Насколько институт «преемника», получивший в последние годы в отечественной прессе слишком превратное толкование, может рассматриваться как институт частного права — это большой вопрос. Здесь нет матримониальной связи между носителями власти. Поэтому в публичном праве правопреемство означает заступление новым субъектом прав и обязанностей старого. Собственно международное право в форме Венской конвенции о правопреемстве государств в отношении договоров 1978 г. так и определяет международное правопреемство. Мы хотим подчеркнуть, что речь идет именно о новых субъектах, а не о идентичных субъектах, чей континуитет не был нарушен, несмотря на существенные изменения в составе таких субъектов. Это очень серьезная теоретическая проблема, которую разбирать в настоящем учебнике не место.

Важно подчеркнуть, что сам факт заступления, его завершенность, эффективность, отсутствие правовых препятствий в виде правомерных притязаний третьих лиц — все это в совокупности позволяет говорить о том, что, несмотря на физическое исчезновение прежнего субъекта, новый, заступивший на его место, ничем не отличается от прежнего по совокупности прав и обязанностей. Понятно, что три революции и одна контрреволюция, за один только XX в. в России уничтожавших национальную государственность до основания, не могли не вызвать сомнений в том, насколько «наследник» Империи продолжал оставаться тем же субъектом, что и она.