Служба сыновей бояр начиналась с малых лет. Родовитость, повторим еще раз, с начала XVI в. вовсе не гарантировала им чин боярина в зрелости. Как замечает Котошихин, сыновья ближних людей начинали со службы у царицы в стольниках. Служба эта продолжалась по достижении ими 15 или 17 лет. Затем возмужалых их брали уже в царский чин, опять-таки в стольники, спальники, стряпчие и прочие чины. Место их при царице занимала уже другая смена подростков. Царская служба отличалась своей неопределенностью (одних стольников было около 500 человек) и могла соответственно затянуться надолго. Все, следовательно, зависело от родственников, родовитости и не в последнюю очередь от деловых качеств служилого. Производство в очередной чин происходило на Москве обычно 1 сентября (в день Нового года), на Пасху и на день рождения Государя. При верстании в очередной чин имело большое значение усмотрение самого царя, равно пригодность того или иного к следующему чину.
«А кому царь похощет вновь дати боярство, и околничество, и думное дворянство из стольников и из дворян, или дворянина из дворовых всяких чинов и из вольных людей, и таким даст честь и службу, по своему рассмотрению, кто в какой чин и честь годен» (Там же. С. 28).
Особо стоит отметить, что выше всех боярских родов на Москве стояли потомки Чингисхана: Сибирские и Касимовские царевичи, равно высоко ставились Грузинские царевичи.
Боярский чин мог быть взят царем обратно за различные провинности, часто поводом к этому были местничьи счеты бояр.
Местничество.
Этот институт родовых пережитков возник в Московии тогда, когда «генеалогической знатностью стали жертвовать данностью службы» [Ключевский. 1994. С. 212]. Это означало, что в связи с массовым приходом служилых людей в Москве складывается иерархия служебных чинов, по которой преимущество получают пришлые, а не коренные московские служилые роды. Отчасти такое положение можно объяснить тем, что пришлые удельные князья тоже были Рюриковичами, что и князья московские. Подобное положение продолжалось до 1550 г., когда во главу угла было поставлено не «генеалогическое», а служебное отличие.
«Лета 7058, приговорил царь государь с митрополитом со всеми бояры: в полках бытии княжата и дети боярским с воеводами без мест, ходити на всякие дела со всеми воеводами, для вмещения людем; и в том отечеству их унижения нет: которые будут впредь в боярех или в воеводах, и они считаются по своему отечеству»; и далее: «Кто с кем в одном полку послан, тот того и меньши. А воевод государь прибирает, рассуждая их отечество; и кто того дородился, то может равный обычай содержати», — гласил приговор Земского собора.
Иными словами, московская власть торжественно объявила, что отныне решающим для нее критерием является служебная пригодность представителя того или иного рода. Но вопрос, как определять степень пригодности, решается этой властью по-старому. Пригодность к службе обусловлена родовитостью боярина или дворянина. Понятно, что, будучи паллиативом, данная мера не привела к окончанию местничьих споров. Только Петр Великий славный своим радикализмом поступил в этом вопросе по-своему: указал всем дворянам начинать службу с малых чинов, с тем чтобы по службе их видеть, кто на что способен. Но в московскую эпоху до такого радикализма было еще далеко. Московские служилые люди нашли выход в аналогии с родовым счетом. Если раньше считались происхождением (родом), то теперь стали считаться со служебным чином (местом) своим и своих ближайших родственников. Московские служилые люди постепенно вырабатывают для себя общее понятие чести — «служити Государю в свое место». Места эти записывались за представителями служилых родов в особые разрядные книги. По этим книгам справлялись в случае возникновения местничьих споров. Книги Разрядного приказа были сожжены по приговору Земского собора 1682 г., правительство только так смогло уничтожить повод к местничеству.