Таким образом, концепция установления очередности и применения мер косвенного принуждения после мер имущественного характера противоречит целям института ограничений личных прав должника, не отражает его специфических особенностей, лишает данный институт смысла и существенно сокращает круг обстоятельств, при которых косвенное воздействие является допустимым, в том числе исключая его использование в тех случаях, когда препятствие в реализации должником его личных прав становится единственным способом восстановления нарушенных прав взыскателя.

2.2. Применение мер косвенного принуждения на основании

критерия поведения должника

Ранее уже приводилась точка зрения, согласно которой соразмерность мер косвенного принуждения должна определяться посредством сопоставления их именно с поведением и действиями должника. Можно ли предположить в таком случае, что ограничение личных прав должника может иметь место только в ситуации злостного уклонения должника и только при установлении его недобросовестного поведения? При утвердительном ответе возникает следующий вопрос: какие действия должника считаются проявлением недобросовестности и что считать злостным уклонением от исполнения содержащихся в исполнительном документе требований?

Для иллюстрации данной проблематики представляется возможным вернуться к ранее описанному примеру, когда у должника не удается обнаружить какое-либо имущество для его взыскания и погашения задолженности. Что следует предпринять судебному приставу-исполнителю в данных обстоятельствах? С одной стороны, отсутствие имущества является основанием, исключающим применение личных ограничений, а меры принудительного исполнения можно применять только в отношении официально зарегистрированного имущества должника. Однако, как указывалось ранее, судебный пристав-исполнитель нередко сталкивается с ситуациями, когда на должнике не зарегистрировано имущество, его официальная заработная плата очень невелика, но фактически должник обладает имуществом, и тогда меры косвенного принуждения являются единственным способом борьбы с неисполнением судебного акта в подобных обстоятельствах.

Очевидно, что должник в этом случае намеренно скрывает принадлежащее ему имущество, отказывается предоставлять необходимую информацию, препятствует осуществлению процедуры принудительного исполнения, своими действиями исключая возможность применения в отношении его мер имущественного характера. Такое поведение должника, бесспорно, можно признать недобросовестным, а самого должника — злостно уклоняющимся от исполнения предписанных требований.

На основании изложенного примера можно предположить, что есть необходимость отделять, чего не делает действующий закон, неисполнение требований исполнительного документа от злостного уклонения от их исполнения, которое заключается, кроме прочего, в сокрытии имущества и в любом препятствовании в осуществлении процедуры принудительного исполнения. В этом случае наиболее суровые способы принуждения, каковыми некоторые авторы считают меры косвенного воздействия, должны быть направлены только на тех должников, которые проявляют злостное уклонение от исполнения судебного или иного подлежащего исполнению акта. Только такие должники действительно нуждаются в стимулировании за счет ограничения их личных прав, а обязанность отвечать за неисполнение лично, несмотря на наличие имущества, возникает из недобросовестного поведения. На другого, добросовестного, должника мотивирующий эффект может оказать и любая имущественная мера, вследствие чего он исполнит требования самостоятельно. Если нет, то он не станет препятствовать взысканию имущества, поэтому принуждать его к исполнению предписанных требований за счет применения мер косвенного воздействия нет необходимости.